Три войны Нины Иосифовны Гейфман

Три десятка тетрадных листков  в какую-то особенно частую черную полосочку, списанные ровным каллиграфическим почерком, оказались у меня совершенно неожиданно: в день голосования на референдуме мне передал их директор Марьиногорской гимназии, пояснив, что рукопись специально для журналиста оставила жительница микрорайона Нина Иосифовна Гейфман. Будто знала, что кто-то из нас будет в этот день именно на участке в Новой Заре.

Признаюсь, тут же захотелось пробежать глазами рукописный текст. Но остановилась уже на третьей странице из-за того, что мешали полоски на тетрадных листах. Они словно специально перечеркивали написанное автором.

Снова села за чтение спустя несколько дней. И на этот раз не смогла остановиться до тех пор, пока не прочла последнее предложение. Казалось, что я читаю сценарий для нового фильма о военном времени. Было интересно, но к этому сценарию явно не хватало деталей. Поэтому личная встреча с Ниной Иосифовной не могла не состояться… Договариваться о встрече долго не пришлось. Нина Иосифовна оказалась настолько легкой на подъем, что буквально через полчаса появилась в редакции.

— А мне повезло: подвезли добрые люди,  —   улыбается  Нина  Иосифовна.  — Но я достаточно мобильный человек, несмотря на возраст и здоровье. Нельзя унывать. Я живу потому, что хочу жить. И не просто выживать, а жить вопреки данным паспорта. Поэтому у меня много разных занятий, много общения. А недавно почему-то захотелось описать свою жизнь как представителя  поколения детей войны, рассказать о том, что довелось нам пережить, через какие испытания пройти. Хочу, чтобы не только мои внуки услышали или прочитали, как мы росли, учились, как добивались своих целей. Быть может, именно трудности закаляли нас. Настоящие трудности. Не такие, какие сейчас молодежь таковыми считает… Надеюсь, кто-то задумается о том, что мы имеем сегодня, и по-другому, более позитивно, посмотрит на жизнь. Счастливым, поверьте, можно быть уже потому, что ты строишь планы на день завтрашний…

Детство

— Я родилась в Могилевской области.  Мама, папа и четверо детей — наша семья. Мы все были погодками, поэтому маме, наверное, нелегко с нами приходилось. Как и многие, мы держали хозяйство, ткали полотно, из которого шили одежду. Правда, не все натканное из вручную обработанного льна оставалось дома: папа, который работал председателем колхоза, часто забирал ткань для того, чтобы шить мешки для колхозного зерна.

В 1939 году отца как коммуниста и активиста направили на работу в Гродненскую область, в Бенякони. Там он отвечал за какие-то финансовые вопросы, связанные с уплатой налогов. Колхозов на Гродненщине не было еще, а папе приходилось ходить по деревням, что было небезопасно, ведь в лесах скрывались банды. Однажды и он побывал в руках вооруженных бандитов. К счастью, один из них заступился за папу, и его отпустили.

В первые дни войны наша семья перебралась в соседнюю деревню Литвица. Не знаю, почему мы решили, что от немцев там лучше будет прятаться?.. Помню, как бежали по полю за мамой, а над головой ревели самолеты с крестами… Это было так страшно…

В Литвице нас приютили добрые люди. Хозяйка дома даже стала потом моей крестной. Да, крестной. Опять же не знаю почему, но папа решил нас всех покрестить и с мамой обвенчаться. Не по-коммунистически это было, конечно. Но, наверное, правильно. Думаю, Бог берег нас всех в то страшное время…

Во время очередной облавы фашисты согнали всех русских людей из Литвицы и увезли в Бенякони. Я тогда находилась в няньках в другой деревне. И папы также не было дома, когда маму и детей забирали. Когда он пришел и узнал про облаву, побежал за семьей. В Беняконях к папе подошел один литовец и сказал, что не знает, куда всех этих людей повезут. Может, на работы, а, может, и на смерть. Но знает про то, что наша семья здесь не в полном составе. А потом почему-то предложил папе отдать меня в его семью. Не представляю, как далось это решение моим родителям, но ради моего спасения они согласились.

Так я осталась в семье литовца Стасенаса, а всех моих родных угнали в Германию…

В чужих людях

— Жизнь у чужих — это моя личная война, мои личные испытания…

Сам Стасенас ко мне относился неплохо, потому что своих детей у него не было, и он старался быть хорошим родителем. Но вот его молодая жена меня не любила. Я чувствовала это и понимала, несмотря на то, что была ребенком.

Стасенас устроил меня в  литовскую  школу. Так что я смогла обучаться грамоте.

А моя семья в это время была в концлагере на границе с Францией. Рассказывали, как они голодали, как много и тяжело работали. Стало немного легче, когда в лагерь разрешили приходить французам. Они приносили какую-то еду, одежду и иногда забирали к себе на работу. Моя сестра, например, нянчила какого-то ребенка во французской семье.

Лагерь существовал практически до окончания войны. Когда эту местность начали бомбить, все мои близкие могли погибнуть, если бы вдруг во время очередного налета младший брат не закатил истерику из-за того, что не хотел спускаться в укрытие. Все остались с ним наверху. А в бункер тогда попал снаряд. Никто не выжил… Бог сберег мою семью, я знаю…

Весной 1945 года взрослые все больше говорили о конце войны. Я помню, как однажды Стасенас позвал меня и сказал, что, вероятно,  скоро  вернутся  мои родители, а ему  нужно будет уехать. Еще он сказал, что получил каким-то чудесным образом письмо от папы из Германии, в котором тот  просил  оставить  меня  в  Литвице.

Стасенас сдержал слово. Он не забрал меня, а отправил к моей крестной. Помню, как я, восьмилетняя девчонка, шла к ней с узелком в соседнюю деревню. Одна…

Крестная меня приняла, но жить отправила к своим старым родителям. Они были совсем беспомощными, и мне приходилось за ними ухаживать. А еще помогать по хозяйству, варить еду, стирать, таскать тяжеленные чугуны, достать которые из печки я, ребенок, могла только тогда, когда подставляла стульчик. Нужно было также пасти коров и овец, жать, молотить зерно… Разве могут нынешние дети представить, что им нужно так потрудиться хотя бы день?..

Однажды со мной произошел случай, о котором любит почему-то вновь и вновь спрашивать моя внучка. «Расскажи, бабушка, — говорит она, — про то, как волк украл у тебя овечку»… И я рассказываю, как действительно у меня на глазах волк выбежал из лесу, возле которого я пасла стадо, схватил овцу и скрылся. А я стояла и  плакала. И  не потому, что волк  мог  загрызть меня, а потому, что не знала, как отчитаться перед хозяином. Соврала ему тогда, что не знаю, где овца. И это вранье мне, к слову, помнится и сегодня.

К старикам в дом по ночам приходили какие-то два крепких молодых парня. Наверное, их родственники или даже дети. Кушали и уходили снова. Наверное, они прятались от мобилизации. Никому не хотелось умирать в конце войны…

Встреча

— Думаю, был август 1945 года… Я помню, что стояла в саду и ела яблоко, когда увидела, как к дому приближается высокий красивый мужчина. Не сразу поняла, кто это. Но почувствовала, будто меня кто-то подтолкнул… «Папааааа…», — кричала я и бежала к нему. А он, взрослый, столько всего повидавший в этой жизни, сжимал меня в объятиях и плакал… Это был самый счастливый день моего детства. Семья воссоединилась. Все были живы. А мне даже платьев несколько родители привезли. Может, из тех, что подарили сестре французы… Радости просто не было границ. Казалось, все теперь будет хорошо, и мои скитания закончилась. Но нет…

Я знаю по рассказам, что в деревне жил какой-то парень, который почему-то не любил папу. Сначала он донес на него еще в концлагере за то, что отец бегал по ночам на разбомбленную после налета ферму и приносил людям в лагерь свинину, чтобы спасти от голода. Папу за это посадили в карцер. А после войны этот же человек написал в доносе, будто отец говорит «неправильные слова» про серп и молот. Папу осудили на 25 лет…

Он был в лагере, а мама тяжело болела. Она умирала от рака легких. Понимая, что ей не прокормить в таком состоянии четверых детей, директор Беняконьской школы взяла ее  на работу техничкой.  Но за маму работали мы. Мыли деревянные некрашеные полы, топили печи в каждом классе трехэтажной школы.

Может быть, от желания помочь маме выздороветь, я захотела поступить в медицинский техникум. Но у меня не было денег, чтобы поехать в город и отвезти документы. Пришлось пойти и проситься в заготовительную контору на работу. Меня пожалели: дали в руку метлу и послали мести двор. Так я смогла заработать на билет.

Поехала в Могилев, где жили родственники. Но уже опоздала с подачей документов в медицинский техникум. Пошла туда, где их еще брали, — в строительный.

Мама умерла буквально через три месяца после моего поступления. А папа вернулся из лагерей только в 1956 году, спустя пять лет после маминой смерти.

Чернобыль

По распределению я попала в Пинск. Поселилась в общежитии. Жили весело, по-молодежному. Собирались, пели песни. В нашу компанию стал захаживать молодой парень, который здорово играл на баяне. Мы познакомились и прониклись взаимной симпатией. Наверное, судьба была нам создать семью и прожить вместе долгие годы в любви и согласии. Поэтому я без колебаний поехала за Романом в Чечерск, куда его распределили после окончания учебы в техникуме связи.

И вновь казалось, что все теперь точно будет хорошо. Тем более, к нам в Чечерск решил переехать и отец. Искал с первого дня работу, чтобы получить хоть какую-то пенсию. Много где ему отказывали. Взяли, наконец, в швейный цех, потому что папа хорошо шил кожухи. Но к работе так и не приступил. Возвращаясь домой, он упал прямо на улице. Долго к нему никто не подходил: думали, что пьяный. А это был инсульт… Папа умер в больнице у меня на руках.

В Чечерске мы прожили 30 лет. Здесь родились и выросли наши дети, внуки. Но в 1986 году случилась Чернобыльская катастрофа. И это была моя третья война, разрушившая такой прочный мир, который мы построили вместе. Чечерск стал одним из регионов Гомельщины, наиболее щедро «посыпанным» радиоактивным пеплом. В связи с катастрофой на Чернобыльской АЭС было отселено 32 деревни района. Буквально через месяц после аварии у мужа случился инфаркт, и мы приняли решение о переезде.

Переехали в Голоцк. Здесь  и начали строить новую жизнь с нуля. Хорошо, что мир наш не без добрых людей. Многие нам помогали и морально, и материально. И мы старались отплатить тем же.

Со временем перебрались в Марьину Горку, где вновь начинали все сначала.  Муж, который своей профессией избрал в конце концов музыку, долгое время возглавлял ансамбль  «Пуховчанка» и был многим известен в Пуховичском районе…

Я всегда и во всем пыталась быть ему поддержкой и опорой. Этому научила нас жизнь. Один в поле точно не воин. Наше поколение, которое прошло через такие испытания, — подтверждение этой истины. Я думаю, что если бы на моем пути не встретилось столько добрых людей, я не смогла бы пережить эти свои три войны…

Статья: Елена   ШАНТЫКО.

Фото: Станислав БЕЛОУСОВ.